Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в
дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного
из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (
Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
С каждым годом притворялись окна в его
доме, наконец остались только два,
из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом
уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
— Да как же вы не понимаете? Значит, кто-нибудь
из них
дома. Если бы все
ушли, так снаружи бы ключом заперли, а не на запор изнутри. А тут, — слышите, как запор брякает? А чтобы затвориться на запор изнутри, надо быть
дома, понимаете? Стало быть,
дома сидят, да не отпирают!
Борис. Послали
из дому узнать, где он. А коли у вас, так пусть сидит: кому его нужно. Дома-то рады-радехоньки, что
ушел.
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да что делать, коли
из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было
из дому ушла.
Самгин, оглушенный, стоял на дрожащих ногах, очень хотел
уйти, но не мог, точно спина пальто примерзла к стене и не позволяла пошевелиться. Не мог он и закрыть глаз, — все еще падала взметенная взрывом белая пыль, клочья шерсти; раненый полицейский, открыв лицо, тянул на себя медвежью полость; мелькали люди, почему-то все маленькие, — они выскакивали
из ворот,
из дверей
домов и становились в полукруг; несколько человек стояло рядом с Самгиным, и один
из них тихо сказал...
Но Калитин и Мокеев
ушли со двора. Самгин пошел в
дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова в трактире, в день похода рабочих в Кремль, к памятнику царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей душой! Честное слово: обманывал
из любви и преданности».
И быстреньким шепотом он поведал, что тетка его, ведьма, околдовала его, вогнав в живот ему червя чревака, для того чтобы он, Дронов, всю жизнь мучился неутолимым голодом. Он рассказал также, что родился в год, когда отец его воевал с турками, попал в плен, принял турецкую веру и теперь живет богато; что ведьма тетка, узнав об этом, выгнала
из дома мать и бабушку и что мать очень хотела
уйти в Турцию, но бабушка не пустила ее.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и
ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме.
Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Пообедав, он
ушел в свою комнату, лег, взял книжку стихов Брюсова, поэта, которого он вслух порицал за его антисоциальность, но втайне любовался холодной остротой его стиха. Почитал, подремал, затем пошел посмотреть, что делает Варвара; оказалось, что она вышла
из дома.
Варвара по вечерам редко бывала
дома, но если не
уходила она — приходили к ней. Самгин не чувствовал себя
дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим
домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Только когда приезжал на зиму Штольц
из деревни, она бежала к нему в
дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец, выложить пред ним все, все, что сосредоточилось и жило неисходно в ее сердце: он бы понял, да не умеет она, и только бросится к Ольге, прильнет губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно
уйдет из комнаты.
Не дай Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить барину и вздумает все убрать, вычистить, установить, живо, разом привести в порядок! Бедам и убыткам не бывает конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись в
дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать
из комнаты, или он сам
уходил с бранью и с проклятиями.
На третий день Татьяна Марковна
ушла, не видали как,
из дома. Райский не выдержал двух бессонных ночей и лег отдохнуть, поручив разбудить себя, когда она выйдет
из дому.
— Ты, мой батюшка, что! — вдруг всплеснув руками, сказала бабушка, теперь только заметившая Райского. — В каком виде! Люди, Егорка! — да как это вы угораздились сойтись?
Из какой тьмы кромешной! Посмотри, с тебя течет, лужа на полу! Борюшка! ведь ты
уходишь себя! Они домой ехали, а тебя кто толкал
из дома? Вот — охота пуще неволи! Поди, поди переоденься, — да рому к чаю! — Иван Иваныч! — вот и вы пошли бы с ним… Да знакомы ли вы? Внук мой, Борис Павлыч Райский — Иван Иваныч Тушин!..
— Ужин ужином, а обедать следовало
дома: вот ты огорчил бабушку! В первый день приезда
из семьи
ушел.
А когда Бережкова
уходила или уезжала
из дома, девочка шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча, не спуская глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
На другой день я вышел
из дому, хоть и в десять часов дня, но изо всех сил постарался
уйти потихоньку, не простившись и не сказавшись; так сказать, ускользнул.
Барон
ушел в комнаты, ученая партия нехотя, лениво вылезла
из повозки, а я пошел бродить около
дома.
Да, я сейчас же
ухожу из вашего
дома и не поручусь, что ваша жена сегодня же не узнает о ваших милых похождениях.
Из приваловского
дома Хина, конечно, не
ушла, а как ни в чем не бывало явилась в него на другой же день после своей размолвки с Приваловым. Хозяину ничего не оставалось, как только по возможности избегать этой фурии, чтобы напрасно не подвергать нареканиям и не отдавать в жертву городским сплетням ни в чем не повинные женские имена, а с другой — не восстановлять против себя Зоси. Хиония Алексеевна в случае изгнания, конечно, не остановилась бы ни перед чем.
«Недаром Костя
ушел из этого
дома», — не раз думала девушка в своем одиночестве и даже завидовала брату, который в качестве мужчины мог обставить себя по собственному желанию, то есть разом и безнаказанно стряхнуть с себя все обветшалые предания раскольничьего
дома.
Иногда в голове девушки мелькала предательская мысль —
уйти из отцовского
дома потихоньку; но против такого бегства возмущалась ее простая, открытая душа.
По его словам, такой же тайфун был в 1895 году. Наводнение застало его на реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал на оморочке и снимал людей с крыш
домов и с деревьев. Сделав это доброе дело, Дерсу
ушел из Анучина, не дожидаясь полного спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
Из расспросов выяснилось, что в верховьях Динзахе у него есть фанза. В поисках чудодейственного корня он иногда
уходил так далеко, что целыми неделями не возвращался к своему
дому.
Она состояла
из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. В одном
из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в
доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и
уйти под крышу.
— Милая моя, ты не огорчись, я тебе не в укор это скажу, а в предостереженье: ты зачем в пятницу
из дому уходила, за день перед тем, как я разнемоглась? — Верочка плачет.
По его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солнца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: «Guten Abend!» [Добрый вечер! (нем.)] — а некоторые
из них не
уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких
домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах.
Они
уходят в соседнюю комнату, где стоит большой стол, уставленный закусками и выпивкой. Приходят, прикладываются, и опять — к дамам или в соседнюю комнату, — там на двух столах степенная игра в преферанс и на одном в «стуколку». Преферансисты — пожилые купцы, два солидных чиновника — один с «Анной в петлице» — и сам хозяин
дома, в долгополом сюртуке с золотой медалью на ленте на красной шее, вырастающей
из глухого синего бархатного жилета.
К тому времени мы уже видели немало смертей. И, однако, редкая
из них производила на нас такое огромное впечатление. В сущности… все было опять в порядке вещей. Капитан пророчил давно, что скрипка не доведет до добра.
Из дому Антось
ушел тайно… Если тут была вина, то, конечно, всего более и прямее были виновны неведомые парубки, то есть деревня… Но и они, наверное, не желали убить… Темная ночь, слишком тяжелый дрючок, неосторожный удар…
В малыгинском
доме закипела самая оживленная деятельность. По вечерам собиралась молодежь, поднимался шум, споры и смех. Именно в один
из таких моментов попала Устенька в новую библиотеку. Она выбрала книги и хотела
уходить, когда
из соседней комнаты, где шумели и галдели молодые голоса, показался доктор Кочетов.
Из зятьев неотлучно были в
доме Харченко и Замараев. Они часто
уходили в кабинет учителя, притворяли за собой двери, пили водку и о чем-то подолгу шушукались. Вообще держали себя самым подозрительным образом.
Она посмотрела на жениха
из другой комнаты, похвалила и незаметно
ушла домой, точно боялась своим присутствием нарушить веселье в отцовском
доме.
— Славяночка, ты
уходишь из этого
дома навсегда…
Полосы тихости и покорности сменялись у Харитины, как всегда, самым буйным настроением, и Галактион в эти минуты старался
уйти куда-нибудь
из дому или не обращать на нее никакого внимания.
Теперь он был рад всякому случаю
уйти куда-нибудь
из дому и с особенной энергией принялся за бубновский процесс.
Из поповского
дома писарь и Галактион скоро
ушли домой. Оба были расстроены, каждый по-своему, и молчали. Первым нарушил молчание писарь, заговоривший с каким-то озлоблением...
Перестали занимать меня и речи деда, всё более сухие, ворчливые, охающие. Он начал часто ссориться с бабушкой, выгонял ее
из дома, она
уходила то к дяде Якову, то — к Михаилу. Иногда она не возвращалась домой по нескольку дней, дед сам стряпал, обжигал себе руки, выл, ругался, колотил посуду и заметно становился жаден.
На это он ответил мне очень угрюмою и кислою гримасой, встал, сам сыскал мне мою фуражку, сделав вид, будто бы я сам
ухожу, и просто-запросто вывел меня
из своего мрачного
дома под видом того, что провожает меня
из учтивости.
Тогда она сама, без позволения, стала со стадом
уходить на целый день
из дому.
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит… Не могу я позабыть ее, а жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она
ушла к Карачунскому, — у меня свет
из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского
дома, а она в окно смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня
из кабака вытащил.
Дело в том, что любимая дочь Федосья бежала
из дому, как это сделала в свое время Татьяна, — с той разницей, что Татьяна венчалась, а Федосья
ушла в раскольничью семью сводом.
Детей у них не было, и Ермошка мечтал, когда умрет жена, завестись настоящей семьей и имел уже на примете Феню Зыкову. Так рассчитывал Ермошка, но не так вышло. Когда Ермошка узнал, как
ушла Феня
из дому убегом, то развел только руками и проговорил...
Молодому Райнеру после смерти матери часто тяжел был вид опустевшего
дома, и он нередко
уходил из него на целые дни. С книгою в руках ложился он на живописный обрыв какой-нибудь скалы и читал, читал или думал, пока усталость сжимала его глаза.
В восемь часов утра начинался день в этом
доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас
уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним
из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые дни Женни.
Затем Белоярцев
уходит до обеда
из дому или иногда посидит часок-другой за мольбертом.
По показанию кухарки и горничной, Ольга Александровна часов в одиннадцать вышла
из дома с ребенком, через полчаса возвратилась без ребенка, но в сопровождении Рогнеды Романовны, на скорую руку забрала кое-что в узлы, остальное замкнула и
ушла.
Полинька Калистратова обыкновенно
уходила от Лизы домой около двух часов и нынче
ушла от Лизы в это же самое время. Во всю дорогу и
дома за обедом Розанов не выходил
из головы у Полиньки. Жаль ей очень его было. Ей приходили на память его теплая расположенность к ней и хлопоты о ребенке, его одиночество и неуменье справиться с своим положением. «А впрочем, что можно и сделать
из такого положения?» — думала Полинька и вышла немножко погулять.
Но задорная и самоуверенная красота Жени, должно быть, сильно уязвила его блудливое сердце, потому что, прошлявшись часа три по каким-то пивным заведениям и ресторанам и набравшись там мужества, он опять вернулся в
дом Анны Марковны, дождался, пока от Жени не
ушел ее временный гость — Карл Карлович
из оптического магазина, — и взял ее в комнату.
— И прекрасно! И волшебно! — суетился обрадованный Лихонин. — Иди и сейчас же заяви хозяйке, что ты
уходишь отсюда навсегда. И вещи забери самые необходимые. Теперь не то, что раньше, теперь девушка, когда хочет, может
уйти из публичного
дома.